Сейчас на экране три несвежих музыканта играли в джаз. Звук не мог им помочь, хотя помощь не помешала бы. Лысый пианист яростно ударял по клавишам, удивленно прислушиваясь. Огромный контрабасист терзал струны, закрыв глаза, и видимо задремав. У барабанщика на выбор была тарелка, два потрепанных барабана и его персональное соло. Человек с плохими зубами и артритными руками аккуратно обходил инструменты по часовой стрелки, ударив по каждому нужное число раз. Выглядело неубедительно. Включать звук не хотелось. Петров нажал на красную кнопку пульта, теперь можно было смотреть телевизор и без изображения.
С улицы раздавался шум города, замешанный из гула автомобилей, неразборчивых криков прохожих и неторопливых разговоров животных. Но тишина неизбежна. Особенно когда осень, небо без определенных намерений и щемящий шелест листвы, подгоняемый студеным ветром. Стало, вдруг тихо. Словно по взмаху руки невидимого дирижера.
Живительная квартирная тишина на исходе октября. Можно впитывать в себя пустоту, чувствуя, как живительные паузы разглаживают скомканные неопределенности, накопленные за неделю. Постепенно позволение покоя овладевает тобой, и смотришь куда угодно, не рискуя при этом отвлечься яркой картинкой. Черный экран телевизора идеален для созерцания. Петров смотрел телевизор и наслаждался осенью, а потом ушел гулять.
